Распечатать Москва, 4 апреля — «Вести.Экономика». После перехода на режим свободно плавающего обменного курса валюты Казахстана она начала реагировать на различные факторы, рассказал в передаче «Курс дня» в интервью Алексею Бобровскому председатель Национального банка Республики Казахстан Данияр Акишев. — Задам вопрос о валютном рынке. Сейчас все внимательно смотрят, что происходит с валютами развивающихся экономик, а наши страны можно отнести к именно этой категории. Мы видим: идет серьезное давление на некоторые валюты, например на бразильский реал, турецкую лиру. Однако наши валюты стоят особняком. Какие факторы сейчас влияют на валютный рынок Казахстана, какие риски есть? — Сейчас мы находимся в тренде, который демонстрируют большинство развивающихся рынков. В первую очередь это ослабление доллара, и мы, как нефтедобывающая страна, больше реагируем на рост котировок цен на нефть. С начала года тенге укрепился по отношению к доллару США в номинальном выражении где-то больше чем на 4%. Если мы говорим о рубле, то его динамика была в этом году немного более сдержанной, то есть, такого укрепления он не продемонстрировал. В прошлом году курс национальной валюты Казахстана практически не изменился: он укрепился на уровне около 0,3%, а российский рубль в прошлом году укрепился примерно на 6% в номинальном выражении. Поэтому, если говорить о периоде последних 14 месяцев, то, в принципе, мы среагировали примерно одинаково. Правда, учитывая структурные особенности самого рынка. Поэтому в отношении тенге сейчас есть много разных прогнозов, но мы оцениваем ситуацию для нашего обменного курса как достаточно благоприятную. — По поводу как раз структурных особенностей, поскольку здесь можно сравнивать Россию и Казахстан. Мы видим, что на валюту Казахстана определенным образом давит, например, текущий счет платежного баланса, который является дефицитным, и, с другой стороны, здесь видна тенденция на исправление этой ситуации. Можно ли говорить, что в какой-то среднесрочной перспективе внешние факторы будут влиять все меньше на национальную валюту, ее курс, но внутренние факторы, структурные, будут оказывать прямое воздействие, и ситуация будет более-менее управляемой? — Совершенно верно. И правильно отмечена тенденция, что в Казахстане, после падения мировых цен на нефть, которое началось еще в 2014 году, мы столкнулись с достаточно большой динамикой в отношении увеличения дефицита по текущему счету. Помимо падения ценовых параметров наших экспортных товаров ввиду негибкой в тот момент курсовой политики, мы еще получили достаточно большой прирост по импорту, это видно как раз на графике. И мы, к сожалению, до настоящего момента находимся в отрицательной зоне по текущему счету. И вы совершенно правы, это говорит о том, что есть определенное потенциальное давление на курс, но я здесь хотел бы отметить, что мы оперируем данными за год. Но если мы посмотрим 2017 год, у нас есть такие данные — в IV квартале 2017 года мы уже имели нейтральный текущий счет. То есть в IV квартале текущий счет уже сбалансировался, и вот это двукратное сокращение дефицита в 2017 году по отношению к 2016 году происходит именно с усилением позитивной тенденции к концу прошлого года. Почему мы уверенно заявляем, что 2017 год, скорее всего, будет очень благоприятным и для тенге, и для финансового рынка Казахстана? Мы уже выходим из периода дисбалансов, которые происходили последние 2-3 года, и можем говорить о достаточно устойчивой стабилизации на финансовом рынке. Наше общество, конечно, сильно волнуется, что возможна девальвация, но мы не видим рисков для тенге. — Тем более, золотовалютные резервы показывают, что есть основания говорить не просто про стабилизацию, а о поступательном движении вперед. Насколько это все коррелирует с задачей, которую президент Казахстана поставил несколько месяцев назад? Он поручил перезагрузить финансовый сектор страны. Какой объем работы предстоит сделать, что уже сделано, является ли изменение вот таких структурных моментов на валютном рынке частью работы по перезагрузке финансового сектора? — Действительно, падение цен на нефть, на другие экспортные товары Казахстана, негативная реакция на внутреннем валютном рынке, когда тенге обесценился в 2015 году – все это привело к серьезным изменениям на финансовом рынке. Банки в прошлые годы аккумулировали, во-первых, достаточно большой объем плохих кредитов, во-вторых, достаточно сильно зависели от «долларизации». То есть, уровень «долларизации» и в пассивах и в активах был высокий. Вспомните события 2015 года, когда значительное изменение курса привело к обострению всех этих проблем в банковской системе, и нужно было принимать решения быстро. Весь 2017 год мы активно занимались оздоровлением банковского сектора. Что сделали? Первое — решили проблему зависимости Казкоммерцбанка от БТА банка. Ранее было принято решение объединить эти банки, и БТА банк, в силу высокой доли валютного портфеля, плюс высокой доли проблемных активов и требований, потянул на дно и Казкоммерцбанк. В этом банке было сконцентрировано больше четырех триллионов тенге обязательств перед гражданами, квазигосударственным сектором, перед Нацбанком и, соответственно, нужно было принимать непростое решение. В 2017 году глава государства дал поручение, и Нацбанк совместно с правительством провел достаточно уникальную операцию по спасению этого института. Весь плохой кредит на БТА банк был списан, а сам Казкоммерцбанк, его капитал, был обнулен, и за символическую сумму был продан другому стратегическому инвестору, который способен управлять таким большим институтом. Уже объявлено о том, что эти 2 института объединятся. То есть, Халык банк — крупнейший банк Казахстана — сейчас, приобретя Казкоммерцбанк, проводит активную работу по интеграции этого института, и по их заявлениям, к концу 2018 года они завершат объединение. Второй момент — разобрались с другими банками. Вы знаете, в Казахстане банковская система представлена только частным бизнесом, то есть, доля государства очень маленькая, и то в лице только специализированного Сбербанка. Все остальные банки имели подобного рода проблемы, масштаб был, конечно, меньше, чем в Казкоммерцбанке, но долях плохих кредитов там также была высокой. И в этих банках также была сконцентрирована достаточно высокая доля вкладов населения, депозитов государственных компаний, квазигосударственных компаний, которые нельзя было не учитывать. В отношении них мы приняли несколько иное решение: реализовали программу оздоровления банковского сектора и капитализировали эти институты через инструменты субординированных облигаций. Они вошли в капитал по льготной ставке. Прибыль от этой операции, которую банки зафиксировали у себя, вся была направлена на списание «плохого» портфеля. Все это банки не могли сделать самостоятельно, иначе они бы имели нарушение процессуального норматива по достаточности капитала. А в данных условиях банки это все реализовали. Важно, что помощь банкам оказывается, во-первых, не безвозмездно, она возвратная. Во-вторых, она осуществляется в обмен на обязательства акционеров по докапитализации института в пропорции 1 к 2. То есть на 2 тенге государства — 1 тенге акционеров. В течение 5 лет акционеры также должны докапитализировать институт. Кроме того, эти банки (речь идет о пяти кредитных учреждениях) обязаны следовать обязательствам, которые взяли перед Национальным банком: соблюдать запрет на вывод активов из банка, запрет на кредитование связанных лиц, на выплату дивидендов, но самое главное — соблюдать обязательства по докапитализации. В случае нарушения каких-то из этих условий весь субординированный долг, который предоставлен Национальным банком, будет конвертирован в простые акции, соответственно тогда произойдет национализация института, который не выполнил обязательства. Поэтому сейчас в этих банках ситуация стабилизировалась. Они взяли на себя повышенные обязательства по ускоренному списанию «плохого» портфеля, и мы видели, что уже в конце 2017 года и сейчас банки активно списывают этот портфель. Поэтому у нас происходит некоторое сжатие основных параметров по кредитному портфелю. — Вопрос, касающийся банковского сектора. Насколько хорошо, когда банковский сектор полностью частный? Это одна из активных дискуссий, которые ведутся в России. Мне кажется, что здесь нельзя дать однозначного ответа: хорошо это или плохо… А как вы смотрите на это? — Я думаю, многое зависит от того, как исторически сложились взаимоотношения в этом секторе. И я понимаю, что в России они складывались в пользу государства. В Казахстане изначально государство имело небольшую долю на этом рынке еще в 90-е годы, и была дана возможность частному капиталу активно участвовать в финансовом рынке. — Какую роль могут играть финансовые власти и регулятор в достижении цели по экономическому росту? Опять же, это одна из самых жарких дискуссий в России. Должен ли активно Центральный банк участвовать? В январе в Казахстане правительством и Национальным банком было принято совместное заявление об основных направлениях экономической политики в 2018 году. Я понимаю, что и у нашего Центрального банка, и казахского основной задачей является ценовая стабильность. Как вы этот баланс находите? — На самом деле, поручение было дано даже раньше. Еще год назад глава государства говорил о том, что Национальный банк должен более активно участвовать в задаче по достижению устойчивого экономического роста в стране. И я думаю, что эта задача правильно поставлена. Однако сам механизм имплементации и реализации этой задачи не должен происходить так, как многие эксперты начали предлагать: чтобы Национальный банк путем каких-то там адресных вливаний либо целевой эмиссии должен воздействовать на точки роста, которые поддержат экономику. Я думаю, что это была бы не самая правильная политика по содействию общей макроэкономической стабильности. Я поясню. Мы видим нашу задачу по обеспечению устойчивого экономического роста через реализацию как раз нашего мандата. В полной мере наш мандат – обеспечить стабильность цен. К сожалению, в 2016 году у нас была инфляция, близкая к 18% годовых, в этих условиях сложно было говорить об устойчивом экономическом росте в реальном выражении. Соответственно для этого необходимо было сократить инфляционное ожидание, снизить инфляцию, и это только через реализацию нашей основной функции, то есть мандата Национального банка. Поэтому наш вклад в устойчивый экономический рост в первую очередь заключается в сбалансированности тех процессов, которые влияют на инфляцию. Что мы и реализуем. В дальнейшем мы готовы к любым дискуссиям, насколько другие механизмы должны быть реализованы более активно через инструменты уже денежно-кредитной политики, направленной на стимулирование экономического роста. Инструментарий, который есть в Казахстане, достаточно похож на инструментарий, который есть и в России. Это в первую очередь операции Национального банка на денежном и валютном рынках. Для себя сейчас мы установили основной приоритет на денежном рынке и повышении эффективности нашей базовой ставки. Мы в период с 2015 по конец 2016 года имели очень высокий уровень долларизации, достаточно низкий объем национальной валюты и в пассивах у банков, и в активах. В этих условиях можно было бы говорить об эффективности политики Центрального банка по контролю за ставками, и, как следствие, за инфляционными процессами. Сейчас эти плохие тенденции преодолены, и мы активно нарабатываем функционал базовой ставки. Рынок, во-первых, к этому привык, понимает, как эта ставка работает. У нас безусловное обязательство по соблюдению этой ставки. Как с точки зрения привлечения ресурсов цена привязана к базовой ставке, так и в отношении абсорбирования ликвидности с рынка. Мы придерживаемся этого, и базовая ставка, которая сейчас составляет 9,5% годовых, является ключевым индикатором действий финансовых посредников на денежном рынке. Меняя ее, а в этом году мы уже два раза снижали, воздействуем и на экономическое ожидание субъектов. Я думаю, в перспективе именно это снижение базовой ставки будет приводить к активизации кредитной активности. В совокупности с теми мерами, которые сделали по оздоровлению, мы дали возможность банкам нарастить капитал и больше брать на себя кредитных рисков. В перспективе мы будем иметь наращивание кредитной активности. Понятно, что здесь возникает вопрос в способности экономики абсорбировать эти деньги. Будет ли достаточное количество надежных кредитоспособных заемщиков, чтобы абсорбировать ликвидность? — На каком уровне должны быть ставки, чтобы Казахстан перешел к «нейтральной» денежно-кредитной политике? — Уровень годовой инфляции на конец февраля 2018 года в Казахстане составил 6,5% годовых. Наш ориентир на этот год – от 5% до 7%. Прогнозы говорят о том, что, скорее всего, мы будем ближе к нижней границе коридора нашего инфляционного таргета. В этих условиях очевидно, что ставка, которая есть сейчас, пока обеспечивает политику чуть более жесткую, чем «нейтральная». В перспективе мы готовы пересматривать эту ставку, в зависимости от того, как инфляционные процессы будут складываться. То же самое, наверное, происходит и в России. Хотя когда мы говорим о том, что гэп (разрыв) реальной ставки должен быть не больше 4%, если инфляция 6,5%, мы должны где-то на уровне 10,5% находиться. Однако, смотря, какой индикатор использовать. Мы говорим о той инфляции, которая сложится в следующие 12 месяцев. Это будет где-то на уровне 6%, а может, ниже. И соответственно та базовая ставка, которая есть сейчас, имеет гэп (разрыв) реальной ставки где-то 3,25-3,5. Если мы говорим о России, у которой сейчас ставка составляет, если я правильно понимаю, 7,25%, среднесрочный таргет по инфляции Банка России около 4-х, то реальная ставка одинакова. — Тогда давайте поговорим о едином экономическом пространстве, тем более что цели, которые центральные банки стран, входящих ЕАЭС, ставят перед собой и по инфляции, и по многим другим параметрам денежно-кредитной политики, — это общая договоренность в рамках ЕАЭС, просто многие об этом забывают. И поэтому иногда возникают разговоры о том, что кто-то может делать так, а мы будем делать по-своему. Это несколько противоречит общим договоренностям и общему рынку. Вы приняли участие в заседании консультационного совета по валютной политике государств ЕАЭС. Какие сейчас еще стоят задачи перед центральными банками стран, входящими в ЕАЭС, и насколько согласованная политика у ЦБ этих стран. По России и Казахстану я понимаю, что у нас действительно наблюдаются общие тренды и есть хорошее согласование. А с другими участниками этого интеграционного процесса как обстоят дела? — Консультативный совет по валютной политике был создан в рамках реализации договора о Евразийском экономическом союзе именно для того, чтобы мы, как представители центральных банков стран-партнеров, находили общие точки и координацию наших будущих действий по денежно-кредитной политике. Как мы это реализуем? Очевидно, что пока нет прямых обязательств по отношению друг к другу. Например, если какая-то страна проводит определенные действия, нет обязательств сделать также. Но это происходит больше в режиме мониторинга ситуации, и в виду того, что у нас консультационные советы по валютной политике проводятся достаточно часто, на каждом совете каждая страна презентует тенденции за последний период времени со времени последней встречи. Очень полезная дискуссия. Каждая страна говорит о том, с какими трудностями она сталкивается в процессе реализации денежно-кредитной политики, какие риски видит. Мы задаем вопросы, глубже понимаем те процессы, которые происходят в каждой из стран. Вы совершенно правы, что Казахстан и Россия, наверное, наиболее близки по тренду. Тем не менее очень интересно смотреть, что происходит и в других странах, например в Киргизии, в Армении. У них достаточно низкие уровни инфляции, но мы отмечаем достаточно высокий кредитный риск в этих странах. Потому что при очень низких ставках на межбанковском рынке, при очень низких показателях инфляции, ставки по кредитам в национальной валюте в этих странах, например, достаточно высоки. Гэп между этими показателями большой, в России и Казахстане — намного меньше. И мы понимаем почему: это кредитный риск или прозрачность рынков, либо готовность инфраструктуры финансовых рынков. Речь не идет о том, что мы выходим с этих советов с какими-то прямыми установками, мы выходим оттуда с большим пониманием того, что делает каждая страна и с какими вызовами сталкивается. Это, на наш взгляд, очень эффективный механизм взаимодействия, когда мы держим руку на пульсе событий, происходящих в странах торговых партнеров. Мы зависим друг от друга, товарооборот растет, на это влияют и курсовые политики, и политики на денежных рынках наших стран. — Бывает так, что в обсуждении какого-то вопроса одна из сторон становится примером, к которому нужно стремиться всем остальным? Или встречи носят совещательный характер: приняли к сведению, будем иметь в виду, что так может быть, но не обязательно к этому стремиться? — Мы больше двигаемся по второму варианту, о котором вы говорите. Но, знаете, нет ничего плохого, чтобы признать, что есть страна, которая, скажем, наиболее эффективно решила те проблемы, которые стоят перед нами. Для нас вполне возможно изучить этот опыт глубже. — Сейчас много говорят о современных финансовых технологиях, таких как блокчейн и операции с криптовалютами. Говоря о едином экономическом пространстве в рамках ЕАЭС, какие-то общие механизмы вырабатываются, обсуждаются? О чем идет речь? — Как раз во время консультативного совета, несмотря на то что официально этого вопроса не было в повестке дня, он был поднят. И мы о многом поговорили, например по отношению к криптовалютам. Мы увидели разные подходы каждой из стран. Есть страны, которые более консервативны, есть страны, которые продолжают дискуссии со своими государственными органами внутри. Есть страны, которые более либеральны, и их опыт для нас также интересен. Я не называю страны, думаю, это очевидно. Мы в Казахстане выбираем консервативный путь и выступаем за то, чтобы купировать или минимизировать риски возможных потребителей этих услуг. Во-первых, от мошенничества, во-вторых, от волатильности на эти «псевдоактивы». В-третьих, для нас ключевой вопрос, как органов, которые отвечают за противодействие отмыванию доходов, полученных преступным путем, чтобы это не превратилось в очередную схему по отмыванию денег. Как раз через призму этих вопросов мы смотрели на перспективы, и даже больше на проблематику криптовалют, насколько это отвечает тем задачам, которые перед нами стоят. Идет широкая дискуссия, но я еще раз говорю, в Казахстане мы все-таки выбираем более консервативный путь. Я выступаю за то, чтобы ограничить возможности покупки криптовалют за национальную валюту, за тенге, за то, чтобы ограничить деятельность бирж в этой сфере, в том числе ограничить майнинг на территории Республики Казахстан. Понятно, полное регулирование этого рынка вряд ли возможно и администрируемо, потому что люди могут работать в иных юрисдикциях, в принципе, не выезжая никуда из Казахстана. И минимизировать их риски будет сложно. Но здесь, наверное, наша работа заключается более в просветительстве, в распространении финансовой грамотности, чтобы люди понимали, какие риски они берут на себя. — Вы сказали, что не было в официальной повестке вопроса по криптовалютам, но все решили обсудить. Это как происходит? Все вдруг говорят: а давайте все-таки обсудим, это очень интересно? — Во-первых, можем обедать во время консультативных советов и, например, во время обеда обсудить вопрос, не входящий в повестку дня. — Но это тоже будет считаться работой? — Конечно. Это же та информация, которую мы получаем. Например, во время последнего консультативного совета мы обсуждали вопрос кибербезопасности, изучали опыт друг друга. То есть каждая страна презентовала, куда движется и какие решения уже сделаны. Мы все признаем, что опыт Центрального банка РФ в данном случае наиболее полный, так как Россия раньше столкнулась с этими рисками и уже отреагировала на это. Мы изучаем этот опыт. В Казахстане мы тоже подготовились. В структуре Национального банка создано соответствующее подразделение. Мы работаем с нашими специальными органами в рамках программы «Киберщит Казахстан», и мы являемся неотъемлемой частью этого процесса, потому что наиболее привлекательным объектом для такого рода угроз или кибератак является финансовый сектор. Мы активно работаем и изучаем опыт наших стран-партнеров, каким образом эта работа выстроена. Но еще раз повторю, что наиболее близким для нас является опыт именно РФ. Мы сейчас готовимся к тому, чтобы заключить двусторонний меморандум, который бы отражал наши намерения в этой сфере, в первую очередь в обмене информацией, которая будет полезна для участников финансового рынка. Так мы лучше сможем защитить права потребителей финансовых услуг. Мы сейчас достаточно близки к подписанию такого меморандума на двусторонней основе.

Источник